Оксана Бровач, Сергей СИливончик, Илья Шамилов, Максим Хлебец
Апошнія жыхары
Как живут люди в умирающих деревнях
Дрогичинского района
Дрогичинского района
В Беларуси есть умирающие деревни. Это не новость и не уникальная только для нашей страны ситуация – про бесперспективные деревни говорят даже в благополучных швейцарских Альпах. Можно строить теории насчет того, почему так происходит, как решить эту проблему и проблема ли это вообще. Нам же важно зафиксировать этот момент. В новом проекте Natatnik – истории последних жителей умирающих деревень, которые любят свою малую родину, как саму жизнь, голоса надежды от тех, кто всё же меняет город на глубинку и картинки из мест, которые еще недавно для кого-то имели значение.
Лавы
Иногда полесской глубинкой называют деревни, в которые можно попасть вот так просто: по железной дороге или рейсовым автобусом из райцентра. Но как тогда назвать деревню Лавы? Затерянная среди лесов, полей и болот, она видна разве что с воздуха – а по земле сюда попробуй ещё попади. Ухабистая лесная дорога подходит для тяжёлой техники. Она здесь и ездит – например, когда за деревней валят лес. В сухую погоду дорога поддастся и легковушке, но только если водитель сможет вытерпеть противный скрежет по днищу. После затяжных дождей в Лавы даже соваться нечего: сюда не доезжают ни почтовый «уазик», ни автолавка.
- Забытый уголок! – шутит про родную деревню 64-летний Василий Карпович.
Встретить его здесь мы и не надеялись. На въезде в деревню нет даже знака с названием населенного пункта. Просто заканчивается лес – и начинается бурьян, за которым виднеются старенькие деревянные дома. Какие из них жилые, подсказывает линия электропередач: куда ведут провода, там, значит, еще кто-то включает свет. А вот Василий Иосифович включает собственный фонарь и большую колонку. Они, как говорит мужчина, «дахалеры тянут», но зато всей округе сообщают о том, что здесь есть жизнь.
- Забытый уголок! – шутит про родную деревню 64-летний Василий Карпович.
Встретить его здесь мы и не надеялись. На въезде в деревню нет даже знака с названием населенного пункта. Просто заканчивается лес – и начинается бурьян, за которым виднеются старенькие деревянные дома. Какие из них жилые, подсказывает линия электропередач: куда ведут провода, там, значит, еще кто-то включает свет. А вот Василий Иосифович включает собственный фонарь и большую колонку. Они, как говорит мужчина, «дахалеры тянут», но зато всей округе сообщают о том, что здесь есть жизнь.
Хата Василия Карповича огорожена изящным плетеным забором. От посторонних глаз ее скрывают размашистые дубы и клены, которые растут прямо возле дома. Во дворе чужих встречает небольшой симпатичный пес. Он не может определиться, лаять ли на незваных гостей или нет, поэтому пятится в кусты, но все же наблюдает за нами.
- Когда-то тут вся деревня была Карповичей. Теперь поуезжали все. Кто на Дубовую, кто в Антополь. Молодежь разъехалась. Только мы с сожительницей здесь. И еще хлопец приезжает на месяц раз или два. И все. А раньше было 15 домов, еще в 60-х годах, - рассказывает про свою деревню Василий Иосифович.
Василий и Нина живут в Лавах одни, но отшельниками себя не чувствуют. В 7 км отсюда Детковичи, большая деревня, где церковь, аптека, амбулатория и магазины, а в километрах 3-4, это если напрямую – деревня Дубовая, где живут родственники. В тот день, когда мы неожиданно нагрянули в Лавы, Василий с Ниной были в Дубовой. Василий приехал обратно на велосипеде.
- А Нина не умеет на велосипеде ездить, пешком где-то идет, - хихикает мужчина.
- Когда-то тут вся деревня была Карповичей. Теперь поуезжали все. Кто на Дубовую, кто в Антополь. Молодежь разъехалась. Только мы с сожительницей здесь. И еще хлопец приезжает на месяц раз или два. И все. А раньше было 15 домов, еще в 60-х годах, - рассказывает про свою деревню Василий Иосифович.
Василий и Нина живут в Лавах одни, но отшельниками себя не чувствуют. В 7 км отсюда Детковичи, большая деревня, где церковь, аптека, амбулатория и магазины, а в километрах 3-4, это если напрямую – деревня Дубовая, где живут родственники. В тот день, когда мы неожиданно нагрянули в Лавы, Василий с Ниной были в Дубовой. Василий приехал обратно на велосипеде.
- А Нина не умеет на велосипеде ездить, пешком где-то идет, - хихикает мужчина.
ДЕРЕВНЕ БОЛЬШЕ 100 ЛЕТ – СОХРАНИЛАСЬ ДАЖЕ ХАТА ЦАРСКИХ ВРЕМЕН
Василий Карпович вообще много смеется. С не совсем седой бородкой и морщинками-лучиками вокруг глаз он не выглядит старым, но иногда по-старчески кряхтит и держится за колено. Он говорит чуть с хрипотцой, а в его речи нет ни одного русского слова – все на диалекте.
- Шоб нэ повтыкалы – всих побылы б! – делится он историей своей деревни.
Он живет в Лавах всю жизнь. Отсюда его прадеды. О том, что тут происходило 100 лет назад, Василию рассказывал дед.
- В партизанку (во Вторую мировую – Ред.) спалили. Одна эта хата осталась. Там полпечи вырвало, пол сорвало, - Василий Карпович показывает на почерневший от времени дом через дорогу. - Две гранаты кинули немцы. Тут партизаны брагу ложками ели, а по Будах (соседняя деревня – Авт.) обоз шел (немецкий – Авт.). Разведка сюда мотоциклом повернула, а партизаны начали палить по ним…
Так партизаны, обстрелявшие немецкого разведчика, выдали свое местоположение. Захватчики спалили всю деревню. Остался только дом, построенный еще в царские времена – он сейчас стоит через дорогу от хаты Карповича. И, кстати, этот дом пережил и Первую мировую. Тогда Лавы тоже горели. Теперь Василий Карпович зовет достопримечательную хату николаевской.
Местные жители успели спрятаться в болоте за деревней еще до того, как немцы пришли в нее с огнем. Но одну бабушку все-таки расстреляли. Из рассказов деда Василий Карпович запомнил, что она выносила подушки из горящей хаты, когда по ней пустили очередь.
- Тогда в лесу жили. И коровы были, и свиней держали, - рассказывает Иосифович про Лавы сороковых.
Василий Карпович вообще много смеется. С не совсем седой бородкой и морщинками-лучиками вокруг глаз он не выглядит старым, но иногда по-старчески кряхтит и держится за колено. Он говорит чуть с хрипотцой, а в его речи нет ни одного русского слова – все на диалекте.
- Шоб нэ повтыкалы – всих побылы б! – делится он историей своей деревни.
Он живет в Лавах всю жизнь. Отсюда его прадеды. О том, что тут происходило 100 лет назад, Василию рассказывал дед.
- В партизанку (во Вторую мировую – Ред.) спалили. Одна эта хата осталась. Там полпечи вырвало, пол сорвало, - Василий Карпович показывает на почерневший от времени дом через дорогу. - Две гранаты кинули немцы. Тут партизаны брагу ложками ели, а по Будах (соседняя деревня – Авт.) обоз шел (немецкий – Авт.). Разведка сюда мотоциклом повернула, а партизаны начали палить по ним…
Так партизаны, обстрелявшие немецкого разведчика, выдали свое местоположение. Захватчики спалили всю деревню. Остался только дом, построенный еще в царские времена – он сейчас стоит через дорогу от хаты Карповича. И, кстати, этот дом пережил и Первую мировую. Тогда Лавы тоже горели. Теперь Василий Карпович зовет достопримечательную хату николаевской.
Местные жители успели спрятаться в болоте за деревней еще до того, как немцы пришли в нее с огнем. Но одну бабушку все-таки расстреляли. Из рассказов деда Василий Карпович запомнил, что она выносила подушки из горящей хаты, когда по ней пустили очередь.
- Тогда в лесу жили. И коровы были, и свиней держали, - рассказывает Иосифович про Лавы сороковых.
Рассказ Василия Карповича о давнем быте жителей Лав – это живая иллюстрация к белорусским книжкам про полешуков, «людзей на балоце».
Еще в польское время за деревней была торфоразработка. А весной Лавы, как и любая другая деревня на болоте, стояли полностью в воде – на это делали поправку.
- И тутака доезду не было, и оттуда не было, - Василий Карпович показывает в разные стороны. - Лошадь приведут еще зимой по льду. Огороды тут посадят, а потом на коня – и через болото, на колхоз. А если снегом заметет – муки накупили, хлеб, блины пеки да и все.
АВТОЛАВКА В ЛАВЫ НЕ МОЖЕТ ПРОЕХАТЬ
Сейчас за Лавами болот почти нет, все осушили в советское время. Только кое-где есть «окна», как их называет Василий – заболоченные участки. По старой памяти мужчина туда иногда наведывается – и ради этого держит во дворе лодку.
- На рыбалку трохи путаемся, - объясняет.
Дома по весне в Лавах уже давно не затапливало. Но быть отрезанной от большого мира деревне не привыкать. К этому единственные жители деревни – Василий и Нина – уже приспособились.
- Получается и сейчас так само. Видели, как ехали, какая тут дорога? Дождь как влупит, тут машина закопается! Автолавка не раз застревала. Мы договорились с автомагазином, что как хорошая дорога, дождей нема, то я позвоню, хлопцы мне хлеба привезут. А если не надо – то зачем я ее буду вызывать, чтоб бензин палила? Она три раза в неделю ездит. Или почта когда едет, то просит, чтобы я туда на луг вышел пенсию получить, бо тут не проедет. А зимой я на лыжах еду на Буды, а нет – то на Дубовую. Это три километра тут через болото, - не обращая внимания на вскинутые от удивления брови гостей из города рассказывает Василий Карпович.
- Если нужна медицинская помощь, то что?
- Ну шо-шо. Так и живем. Кто ж приедет, как дороги нема? Температура или что – пешком в Детковичи, семь километров.
- А если так плохо, что не встать?
- Ну што. То и канай тутыка, - откашливает смех житель Лав.
Василий Карпович говорит, что ему для пенсии не хватает стажа. Деньги от государства получает его сожительница Нина – на них пара и живет. Раньше Василий работал в колхозе трактористом, потом лесником. Когда стала болеть нога, уволился. Теперь плетет корзины и, как его деды и прадеды, кормится лесом.
- Охота, рыбалка. Сейчас уже нога болит, то охоту кинул. А так… по грибы хожу. Раньше наши работали пастухами на ферме, но большинство своими делами занималось. Кабана, бычка сдал – и грошы. Ягоды, грибы можно сдавать. Как ягоды есть, то шмат можно заработать. Например, рублей 300-400. Если скребком и на хорошие ягоды попадешь, то два ведра можно нашкрябать свободно за часов 6. Сейчас по 3-4 рубля за килограмм дают. А грибы на трассе продают. Там с пустыми карманами не останавливаются, так что сколько сказал – столько и отстегнут. И все.
- Куда потом деньги тратите?
- То на вино, то на хлеб. Вот так, - усмехается Василий Иосифович.
Еще в польское время за деревней была торфоразработка. А весной Лавы, как и любая другая деревня на болоте, стояли полностью в воде – на это делали поправку.
- И тутака доезду не было, и оттуда не было, - Василий Карпович показывает в разные стороны. - Лошадь приведут еще зимой по льду. Огороды тут посадят, а потом на коня – и через болото, на колхоз. А если снегом заметет – муки накупили, хлеб, блины пеки да и все.
АВТОЛАВКА В ЛАВЫ НЕ МОЖЕТ ПРОЕХАТЬ
Сейчас за Лавами болот почти нет, все осушили в советское время. Только кое-где есть «окна», как их называет Василий – заболоченные участки. По старой памяти мужчина туда иногда наведывается – и ради этого держит во дворе лодку.
- На рыбалку трохи путаемся, - объясняет.
Дома по весне в Лавах уже давно не затапливало. Но быть отрезанной от большого мира деревне не привыкать. К этому единственные жители деревни – Василий и Нина – уже приспособились.
- Получается и сейчас так само. Видели, как ехали, какая тут дорога? Дождь как влупит, тут машина закопается! Автолавка не раз застревала. Мы договорились с автомагазином, что как хорошая дорога, дождей нема, то я позвоню, хлопцы мне хлеба привезут. А если не надо – то зачем я ее буду вызывать, чтоб бензин палила? Она три раза в неделю ездит. Или почта когда едет, то просит, чтобы я туда на луг вышел пенсию получить, бо тут не проедет. А зимой я на лыжах еду на Буды, а нет – то на Дубовую. Это три километра тут через болото, - не обращая внимания на вскинутые от удивления брови гостей из города рассказывает Василий Карпович.
- Если нужна медицинская помощь, то что?
- Ну шо-шо. Так и живем. Кто ж приедет, как дороги нема? Температура или что – пешком в Детковичи, семь километров.
- А если так плохо, что не встать?
- Ну што. То и канай тутыка, - откашливает смех житель Лав.
Василий Карпович говорит, что ему для пенсии не хватает стажа. Деньги от государства получает его сожительница Нина – на них пара и живет. Раньше Василий работал в колхозе трактористом, потом лесником. Когда стала болеть нога, уволился. Теперь плетет корзины и, как его деды и прадеды, кормится лесом.
- Охота, рыбалка. Сейчас уже нога болит, то охоту кинул. А так… по грибы хожу. Раньше наши работали пастухами на ферме, но большинство своими делами занималось. Кабана, бычка сдал – и грошы. Ягоды, грибы можно сдавать. Как ягоды есть, то шмат можно заработать. Например, рублей 300-400. Если скребком и на хорошие ягоды попадешь, то два ведра можно нашкрябать свободно за часов 6. Сейчас по 3-4 рубля за килограмм дают. А грибы на трассе продают. Там с пустыми карманами не останавливаются, так что сколько сказал – столько и отстегнут. И все.
- Куда потом деньги тратите?
- То на вино, то на хлеб. Вот так, - усмехается Василий Иосифович.
«ТУТ ДЛЯ НИХ ГЛУШЬ»
В Лавах кроме Василия и Нины больше никто постоянно не живет. Есть только сосед-дачник: он приезжает в деревню время от времени, чтобы ухаживать за пчелами.
- Дети в Бресте. Приезжают, но редко. Будут ягоды, грибы – то приедут. Загорать, шашлыки есть. А просто так – не. Тут для них глушь, - машет головой житель Лав.
- Вам не жалко, что деревня, откуда ваши корни, умерла?
- Ну а что ж тут. Детей не загонишь сюда! Где там! Может, если повзрослеют, на пенсии сюда и присунутся. А так ты их не заставишь, и бичом не загонишь сюда. Хат нет, куда ж они будут ехать? Что ж они, в этих хатах-развалюхах будут жить? А где они тут работу найдут? Сидеть будут просто так тоже…
- По телевизору говорят, что надо людей возвращать в деревни.
- Ага, «маленькая родина». Только плетут. Куда они тут вернутся?
- А вам одним здесь не скучно?
- Та не. Музыку включу, собаки брешуть, - из хрипучей колонки в деревенскую тишину врывается бессмертный хит - «Темная ночь» в исполнении Хворостовского. – Тут волки ходят, зайцы бегают. Чтоб я собаку в сенях не закрывал, ей бы уже ташкент давно был бы! Вон тут по песку после дождя шнуруют!
- В город не хотите переехать?
- Да ну! Тут с маленького привык, а город… Не. Я тут потихоньку.
В Лавах кроме Василия и Нины больше никто постоянно не живет. Есть только сосед-дачник: он приезжает в деревню время от времени, чтобы ухаживать за пчелами.
- Дети в Бресте. Приезжают, но редко. Будут ягоды, грибы – то приедут. Загорать, шашлыки есть. А просто так – не. Тут для них глушь, - машет головой житель Лав.
- Вам не жалко, что деревня, откуда ваши корни, умерла?
- Ну а что ж тут. Детей не загонишь сюда! Где там! Может, если повзрослеют, на пенсии сюда и присунутся. А так ты их не заставишь, и бичом не загонишь сюда. Хат нет, куда ж они будут ехать? Что ж они, в этих хатах-развалюхах будут жить? А где они тут работу найдут? Сидеть будут просто так тоже…
- По телевизору говорят, что надо людей возвращать в деревни.
- Ага, «маленькая родина». Только плетут. Куда они тут вернутся?
- А вам одним здесь не скучно?
- Та не. Музыку включу, собаки брешуть, - из хрипучей колонки в деревенскую тишину врывается бессмертный хит - «Темная ночь» в исполнении Хворостовского. – Тут волки ходят, зайцы бегают. Чтоб я собаку в сенях не закрывал, ей бы уже ташкент давно был бы! Вон тут по песку после дождя шнуруют!
- В город не хотите переехать?
- Да ну! Тут с маленького привык, а город… Не. Я тут потихоньку.
Бобки
В эту деревню ведет еле заметная, заросшая после дождя тропа, которая уходит в бок от разбитой лесной дороги – той, по которой мы ехали в Лавы. Здесь так тихо, что хочется говорить шепотом. На въезде в Бобки стоит крест, украшенный лентами – признак жизни. По одну сторону от песчаной дорожки стоит еще не старая хата с красивыми лиштвами, то есть карнизами на окнах. Даже цветы есть возле дома. Только кругом – бурьян по пояс и заброшенный фруктовый сад. Чуть дальше – старинный сарай с проваленной крышей-дранкой, немного испорченной рубероидом. По другую сторону – горбатый, ссохшийся журавель над колодцем, из которого уже нельзя напиться. Дико, но все равно красиво.
- А вы куда едете? – в самом конце этой небольшой и очевидно неживой деревни вдруг появляется красивая женщина в цветастом халате.
Мария живет тут одна. В соседний дом еще изредка наведываются «дачники» - так в деревнях называют тех, кто постоянно здесь не живет, но дом и участок поддерживает в порядке.
- Это Бобки. Туда - Буды, а там дальше Мазури, уже Кобринский район, - ведерком с черникой, как кадилом, женщина водит в разные стороны.
В округе жительницу Бобков называют матушка. Мария – жена священника, что служил в Детковичах, ближайшей крупной деревне.
- Хозяина моего нет уже год и пять месяцев. Заболел, сердечко – и все, Богу душу отдал. И я осталась сама, - говорит Мария.
Женщина рассказывает, как когда-то работала в колхозе за палочки – дояркой, полеводом. Загорелая, с фиолетовыми от черники руками она все равно выглядит шляхетно, хоть портрет маслом пиши.
Марии 77 лет. К ней в Бобки регулярно приезжают дети, на каникулах – внуки. Еще заезжает автолавка и почта. В хате работает телевизор и радио, есть мобильная сеть. Других благ цивилизации ей не надо.
- Дедушка, бабушка мои жили в этой хате. Эта хата стояла, как еще николаевская война была (Первая мировая – Авт.), - прислонившись к почерневшей от времени деревянной стене дома рассказывает Мария.
Мария живет тут одна. В соседний дом еще изредка наведываются «дачники» - так в деревнях называют тех, кто постоянно здесь не живет, но дом и участок поддерживает в порядке.
- Это Бобки. Туда - Буды, а там дальше Мазури, уже Кобринский район, - ведерком с черникой, как кадилом, женщина водит в разные стороны.
В округе жительницу Бобков называют матушка. Мария – жена священника, что служил в Детковичах, ближайшей крупной деревне.
- Хозяина моего нет уже год и пять месяцев. Заболел, сердечко – и все, Богу душу отдал. И я осталась сама, - говорит Мария.
Женщина рассказывает, как когда-то работала в колхозе за палочки – дояркой, полеводом. Загорелая, с фиолетовыми от черники руками она все равно выглядит шляхетно, хоть портрет маслом пиши.
Марии 77 лет. К ней в Бобки регулярно приезжают дети, на каникулах – внуки. Еще заезжает автолавка и почта. В хате работает телевизор и радио, есть мобильная сеть. Других благ цивилизации ей не надо.
- Дедушка, бабушка мои жили в этой хате. Эта хата стояла, как еще николаевская война была (Первая мировая – Авт.), - прислонившись к почерневшей от времени деревянной стене дома рассказывает Мария.
Женщина немного стесняется, когда мы просим ее рассказать, как ей живется одной в деревне. То, что для нас удивительно, для нее обычно.
- Я тут родилась. Мне каждый кустик знакомый. Я все-все знаю, каждую дорожку в лесу знаю. Мне не страшно. Дети говорят: «Перебирайся к нам». А я им: «Не-е-е. А что я буду у вас делать? У вас грибы далеко, черника далеко». А тут я когда захотела – пошла, когда захотела – легла, когда захотела – встала. Вот еще и утки у меня тут есть. Куры были, но что-то влезло и выдушило все до одной. Наверное, куница. Ежики вот ходят, вынесу им иногда чего-нибудь, суп или что-то жидкое. Ежик как свинья ест! Лиса ходит. Волки живут, но они проходящие. Ну а что, тот волк будет сидеть меня ждать? Он лесом пошел себе…
До последнего урагана рядом с домом Марии жили аисты. Только вот буря сбросила их гнездо со столба, и птицы уже не вернулись. Хозяйка по ним скучает.
- Ураган бусню развалил. А весело было с ними! Прилетят, посидят... Клекотали даже ночью! – делится наблюдениями матушка.
Бодрая 77-летняя старушка с хозяйством управляется сама. Газон около дома приезжают покосить зятья, но если после дождей все быстро зарастает, она сама подрезает траву серпом. Сама приносит себе дрова, сама ходит в колодец за водой. Сама включает фонарь возле дома. Сама приговаривает уток.
- Я их рубаю. Три месяца подержу – и рубаю. Сама. Ну что там зарубаты качку! Раз – и все, - с усмешкой отвечает на вопросы детей урбанизации жительница Бобков.
- Я тут родилась. Мне каждый кустик знакомый. Я все-все знаю, каждую дорожку в лесу знаю. Мне не страшно. Дети говорят: «Перебирайся к нам». А я им: «Не-е-е. А что я буду у вас делать? У вас грибы далеко, черника далеко». А тут я когда захотела – пошла, когда захотела – легла, когда захотела – встала. Вот еще и утки у меня тут есть. Куры были, но что-то влезло и выдушило все до одной. Наверное, куница. Ежики вот ходят, вынесу им иногда чего-нибудь, суп или что-то жидкое. Ежик как свинья ест! Лиса ходит. Волки живут, но они проходящие. Ну а что, тот волк будет сидеть меня ждать? Он лесом пошел себе…
До последнего урагана рядом с домом Марии жили аисты. Только вот буря сбросила их гнездо со столба, и птицы уже не вернулись. Хозяйка по ним скучает.
- Ураган бусню развалил. А весело было с ними! Прилетят, посидят... Клекотали даже ночью! – делится наблюдениями матушка.
Бодрая 77-летняя старушка с хозяйством управляется сама. Газон около дома приезжают покосить зятья, но если после дождей все быстро зарастает, она сама подрезает траву серпом. Сама приносит себе дрова, сама ходит в колодец за водой. Сама включает фонарь возле дома. Сама приговаривает уток.
- Я их рубаю. Три месяца подержу – и рубаю. Сама. Ну что там зарубаты качку! Раз – и все, - с усмешкой отвечает на вопросы детей урбанизации жительница Бобков.
Домашняя живность
бабы Марии /
Сергей Силивончик
бабы Марии /
Сергей Силивончик
«КАК УЕЗЖАЮТ, ТО ПЛАКАТЬ ХОЧЕТСЯ»
- Автолавка к нам три раза ходила, то я отказалась, теперь два раза ходит. Почта – каждую пятницу газету привозит, я «Друг пенсионера» выписываю. Живу нормально, пенсию дают, на жизнь хватает, - рапортует Мария, отбиваясь от вопросов насчет того, почему бы не уехать из умирающей деревни.
Правда, в разговоре выясняется, что женщина, которая так привыкла быть полноправной хозяйкой целого села, все же тоскует по людям.
- У нас тут дорога плохая, как пойдет дождь, то надо лодка – и никто не едет к нам. Сейчас я тут одна, то в сельсовете сказали: пусть выбирается отсюда. И куда я буду выбираться? Там за Детковичами локация такая есть – кладбище. Так скоро выберусь! – иронизирует женщина.
Она помнит всех своих односельчан. Смотрит на заброшенный дом – и рассказывает целую историю. Тот заболел и его дочь забрала к себе, тот умер два года назад, а в этом доме мужчины нет уже четыре года. Самую последнюю хату еще проведывала дочь умершей хозяйки, а из-за коронавируса теперь и ее давно не было видно.
- Ко мне вот дочка из Бреста собирается приехать. Тогда деревня оживет. У нее четверо детей. Хорошо им тут!
- Ждете, когда внуки приедут?
- Конечно. Не люблю, когда уезжают. Веселей с ними. Они-то все равно в телефонах сидят, но я их в лес заведу, ягоды пусть берут. Как все съедутся, шашлыки делают – то весело, как уезжают - то плохо, плакать хочется. Раньше часто приезжали, пока меньше были, а сейчас уже не хотят, в городе им лучше развлечения, чем тут. Они любят блинчики с вареньем, когда приезжают, всегда готовлю. То на кефире, то на молоке тоненькие, с начинкой. Еще они любят товканыцю из картошки на домашней плите, на печке. Такая самая вкусная! Они приезжают, когда каникулы. Деревня оживает! Там кричат, там велосипедом едут, там мяч бьют….
- Автолавка к нам три раза ходила, то я отказалась, теперь два раза ходит. Почта – каждую пятницу газету привозит, я «Друг пенсионера» выписываю. Живу нормально, пенсию дают, на жизнь хватает, - рапортует Мария, отбиваясь от вопросов насчет того, почему бы не уехать из умирающей деревни.
Правда, в разговоре выясняется, что женщина, которая так привыкла быть полноправной хозяйкой целого села, все же тоскует по людям.
- У нас тут дорога плохая, как пойдет дождь, то надо лодка – и никто не едет к нам. Сейчас я тут одна, то в сельсовете сказали: пусть выбирается отсюда. И куда я буду выбираться? Там за Детковичами локация такая есть – кладбище. Так скоро выберусь! – иронизирует женщина.
Она помнит всех своих односельчан. Смотрит на заброшенный дом – и рассказывает целую историю. Тот заболел и его дочь забрала к себе, тот умер два года назад, а в этом доме мужчины нет уже четыре года. Самую последнюю хату еще проведывала дочь умершей хозяйки, а из-за коронавируса теперь и ее давно не было видно.
- Ко мне вот дочка из Бреста собирается приехать. Тогда деревня оживет. У нее четверо детей. Хорошо им тут!
- Ждете, когда внуки приедут?
- Конечно. Не люблю, когда уезжают. Веселей с ними. Они-то все равно в телефонах сидят, но я их в лес заведу, ягоды пусть берут. Как все съедутся, шашлыки делают – то весело, как уезжают - то плохо, плакать хочется. Раньше часто приезжали, пока меньше были, а сейчас уже не хотят, в городе им лучше развлечения, чем тут. Они любят блинчики с вареньем, когда приезжают, всегда готовлю. То на кефире, то на молоке тоненькие, с начинкой. Еще они любят товканыцю из картошки на домашней плите, на печке. Такая самая вкусная! Они приезжают, когда каникулы. Деревня оживает! Там кричат, там велосипедом едут, там мяч бьют….
«ДЕРЕВНИ ОТЖИТЫ»
- Вам не обидно, что деревня, где вы родились, умирает?
- А что тут обижаться. Такая наша судьба. Все же не будут по 300 лет жить. Человек умер, закопали, а на его место же никто не родился – все по городам. Здесь уже все забыто, заброшено, деревни отжиты.
- Что надо сделать, чтобы люди приезжали?
- Дать условия, то будут приезжать. Условия, жилье. В Детковичах есть газовое отопление в президентских домах. А тут что они приедут из города? Тут надо топить печку, еще и два раза, потому что за раз не обогреешь. Если желание есть у человека, то будет брать землю, садить, если трудоспособный – будет в колхоз ходить, шофер или тракторист. А так кто, пенсионер тут будет жить? Он не сможет обработать эту землю. Я тоже огорода забросила половину. В деревне тяжело. Дрова носить, воду. А в городе пришел с работы, в ванну пошел помылся – и в телевизор. Но я в город не хочу. Тут хорошо, воздух чистый. И как это я покину эту царскую хату, когда я тут родилась? Как ее бросить? Она старая, гнилая, но мне все равно жалко. Это все в душе. Вот такие дела, детки… - говорит пожилая женщина и замолкает.
Пока мы разворачиваем машину, Мария спешит к нам с тарелкой подогретых кабачковых оладий. – Съешьте хоть по одной! Спасибо, что заехали, поговорили со старой, - улыбается хозяйка Бобков и провожает нас взглядом.
- Вам не обидно, что деревня, где вы родились, умирает?
- А что тут обижаться. Такая наша судьба. Все же не будут по 300 лет жить. Человек умер, закопали, а на его место же никто не родился – все по городам. Здесь уже все забыто, заброшено, деревни отжиты.
- Что надо сделать, чтобы люди приезжали?
- Дать условия, то будут приезжать. Условия, жилье. В Детковичах есть газовое отопление в президентских домах. А тут что они приедут из города? Тут надо топить печку, еще и два раза, потому что за раз не обогреешь. Если желание есть у человека, то будет брать землю, садить, если трудоспособный – будет в колхоз ходить, шофер или тракторист. А так кто, пенсионер тут будет жить? Он не сможет обработать эту землю. Я тоже огорода забросила половину. В деревне тяжело. Дрова носить, воду. А в городе пришел с работы, в ванну пошел помылся – и в телевизор. Но я в город не хочу. Тут хорошо, воздух чистый. И как это я покину эту царскую хату, когда я тут родилась? Как ее бросить? Она старая, гнилая, но мне все равно жалко. Это все в душе. Вот такие дела, детки… - говорит пожилая женщина и замолкает.
Пока мы разворачиваем машину, Мария спешит к нам с тарелкой подогретых кабачковых оладий. – Съешьте хоть по одной! Спасибо, что заехали, поговорили со старой, - улыбается хозяйка Бобков и провожает нас взглядом.
Хвоевое (Буды)
Из Бобков мы попадаем в Буды. Тут уже есть асфальтовая дорога, вдоль нее стоят дома. Где-то заколочены окна, где-то за забором пожухли цветы. На перекрестке при свете дня горит фонарь. Если проехать чуть дальше по грунтовой дороге, можно упереться в дом местного старожила. «Бодрый старичок, хоть ему и больше 90», - так отрекомендовала нам Мария из Бобков собеседника.
За косым штакетником в огороде возится тот самый бодрый старичок – он нам представится как Костя, которому скоро будет 91. Он одет в белую рубашку и голубую жилетку – кажется, слишком модно для работы в огороде. Говорит медленно и односложно, задумываясь и глядя куда-то вдаль. Смущается от внимания к себе, но все равно по-детски улыбается. Хотя для фото расправляет плечи и делает серьезное лицо.
- У нас уже не Буды, а поселок Хвоевое, но это все одно и то же. У нас деревня небольшая. Сейчас нас тут осталось четверо, в Будах – пять хат. Поумирали, поуезжали, - ориентирует нас на местности Константин Алексеюк.
За косым штакетником в огороде возится тот самый бодрый старичок – он нам представится как Костя, которому скоро будет 91. Он одет в белую рубашку и голубую жилетку – кажется, слишком модно для работы в огороде. Говорит медленно и односложно, задумываясь и глядя куда-то вдаль. Смущается от внимания к себе, но все равно по-детски улыбается. Хотя для фото расправляет плечи и делает серьезное лицо.
- У нас уже не Буды, а поселок Хвоевое, но это все одно и то же. У нас деревня небольшая. Сейчас нас тут осталось четверо, в Будах – пять хат. Поумирали, поуезжали, - ориентирует нас на местности Константин Алексеюк.
Мужчина живет один. Рядом с хатой аккуратно и чисто – помогает сын, он комбайнер в Детковичах. Второй сын в Минске, на родине появляется редко, и по нему старик скучает.
- Жена померла, скоро два года. Сам остался. Как волк. Один сиди сутками. То в одно окно, то в другое, то телевизор посмотришь, - кряхтит пожилой мужчина. - У детей добре, а дома лучше. Они пойдут по работам, а ты сам один сиди абы турок, никого не знакомого, выглядывай из окна. А так сойдемся к автолавке…
Константин любит, когда приезжает автолавка. Тогда можно поговорить о том о сем с соседями по деревне. Из других развлечений – забота о помидорах в теплице, походы за грибами в лес да перебирание старых фотографий. На них еще молодые лица жителей деревенской округи.
- То грибы, то в огород, то к соседу. Еще брата двоюродная жена сама осталась – туда зайду. Соберемся, поговорим. И то веселей.
- Про что говорите?
- Что хорошо жить. Пенсию получаешь – да и все. Не работаешь, а грошы дают. Что плохого? Только здоровья нет.
В свое время Константин Алексеюк работал в колхозе в Детковичах шофером.
- Возил то людей, то поросят на базар. То покойников, то свадьбу. Есть что вспомнить! – смеется старик.
Ему предлагали строить дом в Детковичах. Сейчас в сравнении с Хвоевым, где живет Константин, это практически мегаполис. Мужчина выбрал родной поселок – потому что здесь когда-то стояла «батькова хата».
- Чего вам здесь не хватает?
- Пары. Коб йисты варыла. Но привыкнешь, куда ты денешься…
- Жена померла, скоро два года. Сам остался. Как волк. Один сиди сутками. То в одно окно, то в другое, то телевизор посмотришь, - кряхтит пожилой мужчина. - У детей добре, а дома лучше. Они пойдут по работам, а ты сам один сиди абы турок, никого не знакомого, выглядывай из окна. А так сойдемся к автолавке…
Константин любит, когда приезжает автолавка. Тогда можно поговорить о том о сем с соседями по деревне. Из других развлечений – забота о помидорах в теплице, походы за грибами в лес да перебирание старых фотографий. На них еще молодые лица жителей деревенской округи.
- То грибы, то в огород, то к соседу. Еще брата двоюродная жена сама осталась – туда зайду. Соберемся, поговорим. И то веселей.
- Про что говорите?
- Что хорошо жить. Пенсию получаешь – да и все. Не работаешь, а грошы дают. Что плохого? Только здоровья нет.
В свое время Константин Алексеюк работал в колхозе в Детковичах шофером.
- Возил то людей, то поросят на базар. То покойников, то свадьбу. Есть что вспомнить! – смеется старик.
Ему предлагали строить дом в Детковичах. Сейчас в сравнении с Хвоевым, где живет Константин, это практически мегаполис. Мужчина выбрал родной поселок – потому что здесь когда-то стояла «батькова хата».
- Чего вам здесь не хватает?
- Пары. Коб йисты варыла. Но привыкнешь, куда ты денешься…
Перебираем десятки
старых фотографий /
Сергей Силивончик
старых фотографий /
Сергей Силивончик
«У НАС НОВОСТИ ПЛОХИЕ: ЛЮДИ МРУТ»
Мужчину периодически проведывает сосед – Михаил Новик, ему 86.
- Ну чо, как дела? – еще издали выкрикивает он в сторону Алексеюка.
- Как у Польшчы! – бодро отвечает тот и растягивает рот в улыбке.
- Молодец!
В гости Михаил Тмофеевич идет при параде: в рубашке, в пиджаке.
- Еще и лучше одеваться можем! Это у нас повседневная такая форма, - смеется.
Громкий, юморной пенсионер сходу предлагает купить свою хату «тысячи за три долларов». Сам бы, говорит, переехал в более оживленное место. А тут ему скучно.
- Раньше нас было много. Поумирали. Эта хата стоит – баба и дед умерли, дети в городе. Там следующая хата – тоже двое померли. И в Будах поумирали все. Там домиков с 30 было, а сейчас одна женщина живет. И еще одна хата есть, но хозяин живет в городе, а тут огород садит. У него как дача дом в деревне. Вот так. А когда-то школа была в Будах, четыре класса. Детей много было – у меня трое, у него двое. Дубовая сюда ходила, Лавы. А сейчас нема людей. Все. Годов уже с 15, а может и больше.
- А что надо сделать, чтобы деревни не умирали?
- Сейчас уже поздно делать. Это надо было раньше, двадцать или тридцать лет тому назад. Квартиры, работу – все, молодежь была бы в деревне. А так… Сейчас подросли, школу кончили в Детковичах – и на Брест, на Минск, кто куда…
Михаил Новик шутит, что идет к соседу обсудить последние новости. Только вот хорошего рассказать нечего.
- У нас новости плохие: люди мрут. Вот чо. За три недели три человека померли, вот и все. В соседней деревне двое, в следующей один помер. Схоронили да и все. Еще не особенные старики, еще можно было б жить…
Правда, приезд молодежи из города стариков все же развеселил. Они разом превратились в мальчишек, когда увидели над собой квадрокоптер.
- Подывысь, бач яки!
- Самолет-не самолет. Якоесь чудо.
- Систы б на його да кататысь.
- Ага.
Прощаться с незваными гостями жители Хвоевого не торопятся.
- Приезжайте еще! Переезжайте жить! – напутствуют нас старики.
Мужчину периодически проведывает сосед – Михаил Новик, ему 86.
- Ну чо, как дела? – еще издали выкрикивает он в сторону Алексеюка.
- Как у Польшчы! – бодро отвечает тот и растягивает рот в улыбке.
- Молодец!
В гости Михаил Тмофеевич идет при параде: в рубашке, в пиджаке.
- Еще и лучше одеваться можем! Это у нас повседневная такая форма, - смеется.
Громкий, юморной пенсионер сходу предлагает купить свою хату «тысячи за три долларов». Сам бы, говорит, переехал в более оживленное место. А тут ему скучно.
- Раньше нас было много. Поумирали. Эта хата стоит – баба и дед умерли, дети в городе. Там следующая хата – тоже двое померли. И в Будах поумирали все. Там домиков с 30 было, а сейчас одна женщина живет. И еще одна хата есть, но хозяин живет в городе, а тут огород садит. У него как дача дом в деревне. Вот так. А когда-то школа была в Будах, четыре класса. Детей много было – у меня трое, у него двое. Дубовая сюда ходила, Лавы. А сейчас нема людей. Все. Годов уже с 15, а может и больше.
- А что надо сделать, чтобы деревни не умирали?
- Сейчас уже поздно делать. Это надо было раньше, двадцать или тридцать лет тому назад. Квартиры, работу – все, молодежь была бы в деревне. А так… Сейчас подросли, школу кончили в Детковичах – и на Брест, на Минск, кто куда…
Михаил Новик шутит, что идет к соседу обсудить последние новости. Только вот хорошего рассказать нечего.
- У нас новости плохие: люди мрут. Вот чо. За три недели три человека померли, вот и все. В соседней деревне двое, в следующей один помер. Схоронили да и все. Еще не особенные старики, еще можно было б жить…
Правда, приезд молодежи из города стариков все же развеселил. Они разом превратились в мальчишек, когда увидели над собой квадрокоптер.
- Подывысь, бач яки!
- Самолет-не самолет. Якоесь чудо.
- Систы б на його да кататысь.
- Ага.
Прощаться с незваными гостями жители Хвоевого не торопятся.
- Приезжайте еще! Переезжайте жить! – напутствуют нас старики.
Спасибо за ваш труд!