«Нету указателя на нашу деревню! Как это так?»: Как живут в умирающих деревнях Кобринского района

Эта деревня с говорящим названием расположилась по ту сторону Днепро-Бугского канала. Единственная улица в ней называется Заболотная. Это не то, чтобы улица – скорее, дорога-насыпь между домами, по которой может проехать молоковоз. По обеим сторонам – потемневшие деревянные домики, а между ними в неглубоких прямоугольных канавах стоит вода.

– Когда я еще в школу ходил, мы рыбу вот тут прямо ловили. Здесь же низко, - показывает на воду среди деревьев напротив своего дома 64-летний Леонид Покалюк. – А эти канавы остались еще с тех времен, когда дорогу насыпали – землю отсюда брали.

О том, что в деревне гости, местному жителю сообщили собаки. Маленький белый Бим без черного уха и голосистый Мухтар отвели душу: облаяли чужаков из-за забора так, что слышала, наверное, вся округа.

Леонид много лет работал на железной дороге. С тех пор, как предупреждает его жена, «трохи недочувае» – с еще не старым жителем Заболотья приходится говорить громко. В родную деревню мужчина переехал с выходом на пенсию. В Кобрине, говорит, ему было жить невыносимо. А здесь – старая дедова хата, родные болота, хозяйство, тишина и коронавирус не страшен.

– Наша деревенька всегда маленькая была. Тут 18 домиков стояло. Наверное, трех-четырех уже нету. Была у нас начальная школа, 4 класса. Бригада колхозная была, ферма. Даже я, помню, пас коров – 400 голов, 4 стада! Лошадей было около 50. Людей было много. Этих вот кустов не было, все косилось, каждый ухаживал за землей. Мы в деревне видели друг друга, как на ладони! Это за последние 40 лет все заросло. Люди стали умирать, деревня стала запускаться, - пожимает плечами Леонид Покалюк.

У мужчины очень яркая внешность: длинные светлые волосы, усы, голубые глаза с лучиками морщинок вокруг них. Кажется, надень еще льняную рубаху да подпоясай – и получится стереотипный белорус, каким его часто изображают в кино или на иллюстрациях к книгам.

– Как появилась эта деревня среди болота?

– Заболотье – это островок среди болот, потому люди тут и поселились. Здесь, где эта дорога, действительно болото было. Насыпь сделали уже в советские времена. Первым домом стал этот, который мой дед построил – тут отец родился, - Леонид Покалюк показывает на старую, но ухоженную хатку рядом с той, в которой он живет. – Это дореволюционное строение. А дом, где мы живем, уже мой отец Иван поставил, когда пришел с войны.

Дедовскую хату Леонид Покалюк «доглядае»: проверяет, не течет ли крыша, где надо – подбивает, подчищает. Этот дом с историей.

– Немцы заставляли деда молоко, продукты собирать со всей деревни. Вот еще на доме дырка осталась, куда вставляли флаг немецкий. Окошки после войны мой крестный переделал, а были совсем маленькие. А вот табличка на доме сохранилась – после войны на таких писали, кто в доме проживает.

Мужчина еще учился при лучине. Свет в деревню провели только в конце 1960-х. А еще он помнит, как строили новую большую школу в Анисковичах – большое кирпичное здание, кстати, сейчас пустует.

– У нас крепкое бездорожье было, машина не могла пройти здесь. Поэтому плиты вертолетами доставляли. Я малым был, но я помню это. А когда уже подрос, перед армией работал в колхозе на технике. Не раз молоковоз подцеплял и гусеничным трактором выкатывал, чтобы он дошел до Кобрина. Дороги не было абсолютно.

– А когда проложили дорогу?

– Где-то в 80-е насыпали. А до этого конем или пешком. Я сюда из Городца пешком приходил – это 12 километров. Вроде немного, но 2 часа по болоту – не так и просто!

Правда, теперь о жизни на болоте местным напоминает разве что название деревни. Мелиорация в свое время сделала свое. Вода ушла.

– Весной нас давно уже не затапливает. Осушка произошла, вода сюда не идет. Я помню, когда воды в колодце было на 3-4 кольца. А сейчас –1 кольцо. Для низины и для болота это очень мало. Что меня и удивляет. Скважину пробили на 20 метров! Вода прозрачная, но с запахом – все-таки это болото, - делится хозяйскими наблюдениями мужчина.

Кроме семьи Покалюк в Заболотье живет только одна пожилая женщина. Сюда проведен свет, заглядывает автолавка и молоковоз. Батюшка из Городца периодически навещает. Словом, последние жители Заболотья забытыми себя не чувствуют. Но деревня умирает.

– Конечно, через лет 15 этой деревни не станет. Тут остались только старики, молодежи абсолютно никакой нет, - рассуждает Леонид Покалюк. - И так не только у нас. За 2020-й у нас в округе умерло где-то 8 человек. Еще нестарые, 50 лет, 64 года. Старики по 80 лет ушли. Вирус «помог», - грустно отмечает Леонид Покалюк.

Про родную деревню, свою жизнь, природу и то, что его вдохновляет, житель Заболотья рассказывает в стихах. Написанные от руки на листочках произведения читать вслух он немного стесняется. И зря: стихотворение про то, как умирает деревня, написанное «по-свойому», из уст местного жителя звучит очень трогательно.

«Колысь на сели було весело, шумно,
Птушки так спивалы, було так прилюдно...
Тепер все замовкло, кругом стало тыхо,
Ничого не бачим, одне тильки лихо»...

– Вы к нам приезжайте! У нас красиво. Только комаров и слепней летом много, мы это «куска» называем. Заболотье все-таки, - улыбается на прощание наш герой.

В соседней деревне Залески живет родственница жителей Заболотья – Нина Покалюк. Бодрая старушка встречает нас «на ганку» родительской хаты. Маленькая, щуплая, в стильных очках, она то шутит и смеется, то смахивает слезы, когда рассказывает про родную деревню.

В Залесках сейчас всего 6 человек. Все живут компактно, на одной стороне деревне, друг напротив друга. Считай, что одна семья.

Нина Николаевна родилась и выросла в Залесках. В 1958 году она с сестрами уехала на Колыму вслед за братом. Там она работала надзирательницей в женской колонии, охранницей на золотодобыче. На родину вернулась только в 1983 году. Купила в Бресте квартиру, но жить переехала в Залески.

– Тэпиро нэ так. Всэ було зэлёнэ, воды мныго. У нас разные булы птицы, дикие которые. До того птиц мныго було, шо не можно было спаты ночью в хати, до того кричали! В нас и зайцы, и аисты, и цапли, и чого в нас тылько не було. А тэпиро нету ничего. Не знаю, шо случилось, - почти плачет пожилая женщина, когда вспоминает деревню своего детства.

«Когда Брэст взялы, мы шче сыдилы в лису»

Залески, говорит Николавена, всегда были маленькой, но многолюдной деревней. Это значит, что домов здесь было мало, но людей – много: в каждой хате по несколько детей. В семье Нины Покалюк детей было семеро. С наступлением Второй мировой всем жителям Залесок пришлось оставить свои дома и переместиться в лес за деревней.

– Зыму зымувалы в лесу. Уся деревня входыла (уходила – Авт.). Всё було позакрыванэ. Хто зэмленки копав, а мий батько взяв пэрэнис хату. Когда война началаса, батько сказав, шо надо пэрэвезты хату, бо дэ ж ты будэш в лисы бэз печы? И на зыму мы ушли туды вси. Дэсь в марти мисяци в 44-м году мы шче сыдилы в лису. Вси там сыдилы, - вспоминает Нина Покалюк.

Истории, которыми делится Николаевна, как ее зовут в деревне, похожи на сюжеты из книг или фильмов про войну. Например, в память женщине врезался момент, когда к ним в лесную хату заглянули два партизана – как тогда их восприняли. Это было весной, когда уже начал таять лед на водоемах. Оба мужчины были в мокрой одежде.

– Мама дала им сухую трапку, накормэла йих и сказала: «От и мий сынок так ходыть мокрый, як витэ». И оны пошлы, - рассказывает Нина Николаевна.

Через какое-то время эти мужчины снова пришли.

– И незадолгое время прыежджеють мадяры, немци. И прыходять два тых, што мама кормыла – два полицая. Девчета – мои дви сестры старших – воны побиглы, а мы нэ вспилы. Бачим, ужэ идуть воны вси. Нэ один и нэ два, а цилый обоз. Приходять, а мама кажэ: «Ну, всё, побьють тэпэр нас в гэтий хаты, давайтэ будэм уже вмисти». Мы стоимо. Прыходыть той, шо мама кормыла, з красным шарфом. О так о гленув – и на маму кажэ: «Здорово, тётка, як живёшь?» А мама каже: «Як бачиш, так и живу». И всё. Вин нам ни слова нэ сказав, - продолжает рассказ пенсионерка.

В итоге отца отправили в лагерь в Кобрине. Старшая сестра Нины Покалюк побывала на работах в Германии. Теперь живет в деревне Петьки Кобринского района, и в 2021 году собирается отметить 100 лет.

– Когда Брэст взялы, мы шче сыдилы в лису. Там дэрэво було таке высокое, дуб колышний. Партизан зализ туда, а мы бачим – ракеты йдуть: то такая, то такая. А вин кажэ: «Гэто наша ракета! А то немецка ракета». Бралы Брэсть! И мы бачили гэто. Мы в 44-м, як Брэст узялы, вернулысь у гэту хату. А тут ничэво в нас нету, - Нина Николаевна говорит сквозь слезы. - Трава вросла на помосток, ни коровы, никого. Один котик прийшов з намы. Всю войну прожыв – и так з намы и прийшов сюда. От так с тех пор и жывем тут.

Женщина еще помнит, в какой хате сколько хлопцев было – и кто из них не вернулся с войны:

– Я раз считала: три чоловика з нашого сэла не вернулося, на фронти погибло.

И все же после войны деревня жила. А в 83-м году, когда Нина Покалюк вернулась на родину после работы на Колыме, «вси повмыралы».

– Пустуе деревня. Я по весне стараюся. Там хатку обкашую, каб не заростала. Там на конци хата – еи тожэ. И листья грэбу, и дэсь повыгрибаю, повыкошую. Наша деревня чистэнька. И сады в нас цветуть. Кожен кустик очень красивый, очень весёлый такий, як подывысся, - улыбается женщина.

– У вас, говорите, квартира в Бресте, но в Бресте жить вы не хотите?

– Ай не. Потому шо я люблю знаете шо? Болото я люблю. Тут я кошу сама, рубаю. Я могу и сияты, всё могу робыты. Копаты, огороды садыты – я всю культуру знаю. Мни нэ скучно. Я и дрова рублю.

– А если врач понадобится?

– Такого нэ бувало, я не нуждалась. Гэто мэни вжэ 89-й год пошов, а мне шчэ и топиро врач нэ надо. Правда, болыть там нога, там рука – ну пускай, я хожу. Но таблетки в мэне е. И от головы е, и от сэрця е. Трэба – выпыла, не – то и пошла.

Единственное, на что жалуется пенсионерка – так это на то, что после 23 вечера перед ее хатой гаснет фонарь. И ей теперь не видно, кто едет по улице – свои или чужие заблудились.

– Почему воны в 11 часов одризалы од нас свет? От нэ знаю, где то можно найты такого чоловика, шоб наказав их за то, што отключають свет! – деловито говорит жительница Залесок.

На прощание Нина Николаевна еще раз рекламирует свою деревню – говорит, весной она такая красивая, что дух захватывает. И ей очень жаль, что молодежь этим никак не привлечь.

– Гэта молодежь – двинулися уси в город. Не знаю, почему. Я бы ни за какие гроши нэ жила б у Брэсти. У Брэсти добрэ всё, квартиры хороши, машины ходять, люды идуть. А в деревне гэто жизнь совсем другая. Прыежьжейтэ до нас вэсною! Посмотрите, яка красива деревня, - зазывает Нина Покалюк.

Я мэр деревни!»

Соседка Нины Покалюк из дома напротив – Татьяна Милун – местная активистка. В шутку она себя называет мэром деревни. Она успевает не только со своим хозяйством справиться, но еще и проведать всех стариков в деревне и заняться решением организационных вопросов. Например, вот уже полгода она сражается за то, чтобы на перекрестке поставили указатель на деревню Залески. Неприятный инцидент, связаный с отсутствием таблички, уже был: когда ее брату стало плохо, скорая помощь могла бы и не найти к нему дорогу...

– Нету указателя на нашу деревню! Как это так? Вызывали «скорую». И хорошо, что женщина-врач приезжала когда-то к моей покойной маме и просто запомнила, в какую сторону надо ехать. А это минуты были! Чтоб не я, помер бы. Я ему и искусственное дыхание, и нашатырь, и как могла натирала в области сердца. «Скорая» шла, но кого там спросить на повороте? Все хаты пустые! В Жуки – там ни одного человека нету – стоит указатель. В Залесках шесть человек – никакого указателя нету! – возмущена Татьяна Милун.

Но вообще-то ей не свойственно ругаться. Улыбчивая и энергичная, местная жительница относится к своим Залескам с большой любовью.

– Ну вот постучу бабке: живая – не живая. Приоткроет окошечко – значит, живая. Что-нибудь приготовлю вкусненькое, постучу через окошко – угощаю. Смотрю за всеми. Ту бабку спасла, что через дорогу. Захожу – а она лежит на полу, я давай в «скорую» звонить. Помогаю им: то воды принесу, то от снега очищу, - рассказывает о своих делах Татьяна Милун.

У нее есть даже план возрождения деревни! Только как реализовать его на практике – не понятно. В соседних Онисковичах, ближайшей крупной деревне, где пустует здание школы, Татьяна мечтает сделать что-то вроде дома престарелых.

– Сколько б вернулось людей! Медперсонал, повара. Даже отдыхающие были бы. Я бы сама пошла работать туда, ничего, что мне скоро 70 лет. Концерты с бабками делала бы! Хочется, чтобы людей тут было больше... Ферму разбурили здесь в Челищевичах. Что, нельзя было овцеферму сделать? Жаль, я в начальстве! У меня был бы порядок! – смеется Татьян Милун.

Женщина в шутку называет себя квартиранткой в этой деревне – она прописана в Бресте, но душа лежит к Залескам. И не пугают даже волки в округе!

– Волки не хотят меня есть... Иду на лыжах по лесу. И тут сидит волк, как пень. Я палкой о палку постучала, и с ним разговариваю: «Бессовестный, расселся тут на дороге». Он сидел-сидел, потом лениво так отошел метра на два в сторону – ну я мимо него и пошла, он меня не затронул. Еще косули у нас бегают по полю. В прошлом году целое стадо видела! Так красиво, - делится своими наблюдениями Татьяна Милун.

И на прощание тоже зовет еще когда-нибудь приехать в гости в ее любимые Залески.

Шуры могли бы стать живой декорацией к фильму про белорусских нячысцікаў. Это деревня, в которую зимой или в межсезонье на легковой машине не доедешь. Несколько километров разбитой дороги среди поля и леса – и в округе вообще никого. Разве что кроме пчеловода Алёши – так известен единственный житель деревни Шуры. Он живет под самым лесом в компании с грозной овчаркой по кличке Степан. Все остальные дома в деревне либо разрушены, либо непригодны для того, чтобы в них постоянно жить.

Алексей Андреевич Гришкевич один в Шурах не скучает. Мы застаем его за мытьем посуды во дворе. На улице мороз, он в свитере, вокруг важно ходит Степан – охраняет. Перед домом пенсионера стоит маленький Фольксваген, который надо ремонтировать, и трактор, основное средство передвижения по – на нем после беседы с нами Алёша поедет в Антополь в баню.

– Просил дорогу сделать. Писал я много. В Демидовщине взяли баню разрушили – так можно было этот кирпич взять, «Амкодором» вывезти в эти ямы – и была бы польза! – сходу предлагает решение дорожной проблемы Алексей Гришкевич. – Я сам везде на тракторе. Во вторники и в субботы автолавка сюда должна ходить, но я сказал, чтобы не приезжала, зачем топливо жечь. Я еду в Антополь в баню, переночую у знакомых, ну и куплю кое-что.

Пенсионер фонтанирует идеями. Кроме бизнес-плана у него есть видение развития этой территории.

– Я один здесь живу, но охота сохранить этот уголок! Видите, сохнет лес. То есть уровень воды упал на 2-3 метра! Плюс какая-то еще болезнь. Значит, что я решаю: буду писать в Министерство лесного хозяйства, в охрану природы, - говорит местный житель и предлагает выкопать водоем. – Во-первых, аккумулятивный запас воды надо сделать и противопожарный бассейн, плюс, это отдых – рыбалка, охота. Вот такое дело сделать можно. Можно оживить эту деревню!

У Алексея Гришкевича даже есть ответ на вопрос, где взять на это деньги.

– Очень просто. Здесь есть ольха. Она приблизительно как туловище вот этого Степана, - мужчина мельком указывает на овчарку. – Срезать ее, продать – вот и деньги на солярку и на то, чтобы заплатить людям.

Деревня Шуры, как знает по рассказам родственников местный житель, существовала еще до Первой мировой.

– И деревня называется не Шури´, а Шу´ры. Дядя мой с 1916 года помнил, что тут был кирпичный завод и черепичный. Кирпич и черепицу возили на постройку Брестской крепости. На заводах были навесы - шу´ры. Поэтому и называлась деревня Шуры. А со временем стали писать Шури, я в газетах видел, - восстанавливает справедливость пенсионер.

При Польше в Шурах было «13 домиков и в них хотя бы по 6 человек», и 33 коровы. Деревня была во владениях пани Родзевич – польской писательницы. А во Вторую мировую половина деревни была спалена.

– Деревня умирать стала приблизительно при Хрущеве, когда молодежь получила паспорта. Я уехал на целину, молодежь ушла в города, остались старики, деревня стала умирать.

– А для кого теперь ее сохранять?

– Для вас, для ваших детей! Вот вы из Бреста приедете сюда. Будет вам рыбалка, охота, - настаивает Алексей Гришкевич.