Виктория Чемеревская: «Я — больничный клоун, но бывает не до веселья»

Смех — это одна из лучших реакций человека. Он снимает боль, успокаивает отчаявшихся и дарит надежду. Смех ещё и отличный защитный механизм, который позволяет нам достойно пройти через испытания. А через испытания проходят не только взрослые, но и дети. Например тогда, когда тяжело болеют. Здесь им крайне нужны те, кто смогут раскрасить серые будни в больнице.

Natatnik пообщался с Викторией Чемеревской, одной из волонтёров группы «Больничные клоуны». Самые яркие и интересные моменты нашей беседы передаём вам.

С сентября 2016 мы постоянно посещаем больницы

Больничные клоуны – это обычные люди, не актёры, не аниматоры. Люди, у которых есть желание принести немного радости и смеха больным детям, люди, которые обладают театральными и актёрскими навыками, умеют показывать фокусы, жонглировать, играть с детьми.

Мы были волонтёрами в университете. Были детские дома, был институт третьего возраста, работа с аутистами. Ходили в детский сад №10, где находятся дети с нарушением опорно-двигательного аппарата. И нам предложили заняться больничной клоунадой. Начали заниматься в 2012 году, позже забросили. А потом нас пригласили в Гомель на своего рода фестиваль больничных клоунов. Там были игры, обучение, обсуждения. После этого мы опять стали заниматься. Раз в год, два раза в год мы ходили в больницу. С сентября 2016 мы постоянно посещаем больницы.

Изначально нас было четверо: Настя Стасюк, Катя Цебрук, Катя Оберган и я. В феврале у нас был новый набор. После того, как люди отсеялись, осталось три человека: Виталий Головей, Наташа Крук и Тамара. Тамара – самый взрослый клоун. Мы делали объявления «ВКонтакте», эти люди заполнили заявку и пришли. Отсеивались, потому что кто-то не хотел, у кого-то не получалось приходить, а кто-то понял, что это не его.

Родители иногда включаются больше детей!

Мы заходим в палату и оцениваем, какие дети там. Мы работаем в паре. Бывает такое, что в палате лежит ребёнок двухлетний с мамой и с ними уже довольно взрослая девушка. Тогда мы делим, кто из нас что будет делать. Это происходит интуитивно.

Если говорить про родителей, то всё зависит от людей, а не от пола. Папы более раскованны, больше шутят. Мамы чуть сдержаннее, но зато легче могут подыграть. Родители иногда включаются больше детей!

Сначала мы звоним администрации, договариваемся о посещении. Приходим в 11 часов, переодеваемся. Нам определяют отделение, и мы идём по палатам. На каждую палату от 5 до 10 минут. Если дети в коридоре, значит, мы работаем в коридоре. Если у них физкультура, значит, мы с ними занимаемся физкультурой.

Гомель и Минск намного серьёзней. В Минске, например, клоуны ходят в хоспис. В Минске клоунов порядка двадцати, если уже не больше. Они устраивают спектакли для публики. Они в больнице почти каждый день, потому что у них хватает людей. Они зарегистрированы (у них есть юридический адрес, в отличие от брестских клоунов – прим. Natatnik), поэтому им проще. Есть ещё клоуны в Витебске. Но Витебск сам по себе.

Даже если ребёнок просто улыбнулся и отвлёкся от боли – это уже хорошо

У нас был случай, когда мы пошли в ЛОР отделение. Мы поднимались в лифте и в этом же лифте везли мальчика, у которого всё лицо было в крови. Его везли на операцию. Мне стало страшно. Ты клоун, но как-то тебе не до веселья.

Я была в паре с Катей Цебрук. И в палате был один мальчик лет шести. В самом начале мы стучимся и спрашиваем, можно ли нам войти. Если ребёнок не хочет, то ты пытаешься как-то его уговорить. Этот ребёнок сказал «нет». И мы начали играть с мальчиком в импровизированную игру «Войти в палату». И это развеселило его. В конце концов, он спрятался. Мы как можно громче начали обсуждать между собой, что же нам делать и где же мальчик? Не пора ли нам тогда уходить? И в этот момент мы услышали, как ребёнок смеётся. Мы почти не говорили с ребёнком. Но он вошёл в эту игру, а мы оставили его в игре на пике эмоций.

Девочке было года три. Первоначально она не хотела с нами играть, но потом включилась. Мы делали вид, что пытаемся украсть её куклу. И в какой-то момент мы перешли грань, и девочка заплакала. Мы как-то откатили это, девочка успокоилась. Но назад настроение уже не вернуть. Такая ситуация была первый раз.

Раньше мы работали как аниматоры. Мы проводили игры, показывали фокусы, шары надували. Сейчас такого нет. Мы можем и без шариков, и без пузырей. У каждого ребёнка своё настроение. Даже если он просто улыбнулся и отвлёкся от боли – это уже хорошо. Бывает такое, что ребёнок вдруг начинает есть вместе с клоуном, хотя до этого отказывался несколько дней. Это уже что-то.

Черты, после которой я всё это оставлю, нет

Мы хотим юридический адрес, хотим привлечь больше людей и начать ходить к онкобольным детям. В идеале нужно, чтобы такая должность была. Но не во всех больницах есть даже психолог. Так что, думаю, нам ещё до идеала далеко.

Я не хочу заниматься этим профессионально. Но черты, после которой я всё это оставлю, нет. Может быть, в будущем, когда будет семья.

Фото из группы Вконтакте