Ещё лет 30 назад самобытную деревню Кудричи с Пинском связывала не дорога, а вода. Садишься в деревянную лодку и через два часа уже в райцентре. Если для постороннего – это приключенческая история из книги, то для местных – обычное дело. Весной река Ясельда разливалась так, что даже до соседей невозможно было добраться пешком. Из сараев доставались лодки и на момент наводнения Кудричи превращались в семь островов: Взидена, Сомынне, Лэсок, Моглицы… Последние полешуки рассказали Natatnik, почему крыши домов делали только из камыша, как при советах церковь превратилась в магазин, и почему при всей бедности местных раньше жилось веселее.
Поздней осенью Кудричи погрузились в обычную деревенскую тишину: на извилистой дороге – пусто, на скамейках – никого, только звук бензопилы в лесу нарушает неторопливую жизнь. Глядя на покосившиеся гнезда аистов, и полуразрушенные крыши некоторых домов, сложно представить другие Кудричи: шумные, живые, где в магазин и школу плавали на лодках, и гуляли свадьбу по три дня.
Эта деревня могла бы запросто стать декорациями фильма про полесских полешуков. Крыши из камыша, улья на высоких деревьях, привязанные к берегу самодельные лодки, люди со своим колоритным языком – здесь было, чему удивлять, чем восхищаться. Но идея сделать музей под открытым небом так и осталась мечтой, начали уходить жители, разваливаться дома, а вместе с ними история уникальной деревни. Сейчас Кудричи – это 12 человек и семь условных островов. Как только начинается наводнение, вёска тут же превращается в отдельные хутора. Вот почему дома разбросаны друг от друга на большом расстоянии, сначала кажется, логики нет, но, зная нюансы жизни полешуков, все становится понятным.
«Как это тут ничего нет? Свобода!»
Пока Natatnik прогуливается вдоль реки Ясельды, из дома на самом краю деревни, которые местные называют Моглицы, выходит Иван. Он с интересом и осторожностью наблюдает за чужаками, вопросов не задает и отвечает простыми предложениями. Говорит, в родительский дом из города переехал лет пять назад. На вопрос, что привлекло в умирающей деревне, быстро реагирует:
– Как это тут ничего нет? Для местных все есть. Свобода!
У мужчины азарт в глазах появляется, когда просим показать семейную лодку, и рассказать, какой он запомнил деревню своего детства. По словам Ивана, в Кудричах стояло около 80 домов и в каждом — по пять детей.
– Если на другой хутор перейдешь, по морде получишь, — смеётся Иван.
Рисуя перед нами картину прошлого Кудричей, уточняет: наводнения были такие, что вода доходила до калитки, возле которой стоим, за ней – сразу улица. И без лодки никуда. К ней он нас ведет мимо дома, огорода, сараев и выходим к реке Ясельда.
– Последний раз плавал на лодке по деревне лет 10 назад, когда было наводнение, — рассказывает житель Кудричей и говорит, на острове Моглицы стоит четыре дома. К ним можно было добраться пешком, но остальные хаты были отрезаны водой. – Раньше на лодках плавали в магазин, школу, куда хотишь. Приплыл к магазину, лодку к крыльцу привязал (смеётся).
И Иван показывает свою, она качается на волнах Ясельды. Буквально месяц назад выезжал на ней на рыбалку, но: «Нет воды — нет и рыбы».
– До Припяти семь километров. Когда запретили ловить рыбу сетями, она золотая стала. Лучше ей сказать: «До свидания!». Раньше же люди выращивали огурцы, загружали в лодки и возили продавать в Орчу, Городище, Пинск, — продолжает рассказывать мужчина, стоя на берегу Ясельды. — У нас само красиво весной, приезжали художники из Пинска, Минска. Сидели с этими, мольбертами, в долине и рисовали жёлтые цветы, латакия.
«У деда на фронт ушло четверо сыновей. Вернулся один»
Из-за облаков начинает пробиваться солнце и постепенно Кудричи заливаются мягким светом. Они уже не выглядят такими обречёнными. А ведь почти 100 лет назад виды деревни так впечатлили американскую путешественницу Луизу Бойд, что, благодаря её снимкам, полесская деревня стала открытием для немцев, итальянцев, поляков.
Если бы экскурсию для туристов проводил 73-летний Константин Муга, некоторые белорусы точно бы захотели сменить место жительство. С Константином Серафимовичем Natatnik познакомился случайно: мужчина закрывал калитку на замок, и уже почти с собакой сел в машину, чтобы уехать в Пинск. Но слово за слово и в итоге полтора часа эмоциональной, увлекательной беседы.
– Это родительский дом, с 1957 года стоит. А за тем огородом была хата старая, где дед жил со своей семьёй, — с рассказа про родню и остров Сомынне Константин Муга начинает воспоминания. – У деда Ивана было семь сыновей, на фронт уходило четверо, вернулся только мой отец, раненый в плечо.
– Дед вам рассказывал, откуда он родом? Сколько поколений вашей семьи выросло здесь?
– Тогда же никто этим не интересовался, жили, галякалі (бегали, носились – Прим.) по деревне вдоль и поперёк. Дед родился в Кудричах, отец его был Константином. Вот сидели же под хатой, можно было спросить, как и что, тогда это не доходило. Сейчас жалею, можно было зафиксировать, что помнит отец. Или взять того же деда, один из сыновей, уходя на фронт, кому-то сказал: «Буду жыў – сюды не вярнуся». И точно, а сам же женат был. Его жонка с другим после войны стала жить, родила четверо детей, боялась, что мужик будет ругаться, так меня, как родственника, попросила написать письмо. Кто-то из Крыма прислал: мой дядька приезжал туда. Послали мы письмо, не помню: получили ответ или нет. А пять лет назад приехал сын дядьки из Польши, только умирая, отец рассказал, что в Беларуси осталась семья, а до этого же говорил: «Никого нет».
Полешук вспоминая, как тяжело работали в Кудричах, не понимает, кто додумался заселить людей в такую местность людей. По одной из версий, Кудричи были местом ссылки. И жизнь здесь никогда не была простой. Даже в школу дети ходили по болоту в резиновых сапогах, когда вода поднималась выше, пересаживались на лодки.
— По 8-10 человек садились с веслами и погнали наперегонки. Девчата себе, а мы себе, — улыбается Константин Муга. Вопрос, сопровождал ли кто-то из взрослых их на уроки, у мужчины вызывает удивление. — Раньше тут был пляж: одних детей вели за руку, других посадят на плечо. Рассадят их как гусей на берегу. Малому три года, а он уже плавает. Кто за ними смотрел? Сами же дети.
Зимой деревня превращалась в большое ледяное поле
С рассказами Константина Серафимовича легко можно путешествовать в деревню 60-ых или 70-ых годов, он виртуозно рисует одну картинку за другой, вспоминает интересные, смешные и трагические истории, из которых складывалась жизнь деревни. Признаётся, как-то внучка должна была приехать в Кудричи на экскурсию вместе с классом, но что-то не получилось, а ведь Константин Серафимович уже сделал кое-какие пометки в блокнот, жена «протерла стол под виноградом» для гостей. Сегодня его слушатель — Natatnik.
По воспоминаниям местного жителя, в деревне его детства было по две-три лодки, на них лучше всего было добираться до сараев и полей. Например, чтобы посадить картошку, нужно было плыть за реку: загружали в лодку коней, мешки з бульбай, плуг и так переплавлялись.
— Возле реки у каждого хозяина стояла скрыня метр на метр на дубовых столбах, туда складывали рыбу, сбоку ещё окошко было. Если забыл ключ, прямо с кармы через него забрасывали улов. А по выходным ездили продавать, — продолжает свой рассказ Константин Муга. Он объясняет: застройка домов в Кудричах была такая плотная, что сараи строили подальше. – Когда колхоз организовывали, сараи, клуні, молотилки забрали. Например, у нашего деда — кобылу, сани, плуг, у кого-то молодняк лошадей. Куда было деваться, дед пошел в колхоз шмэям. Знаете, кто это? Специалист, который кастрирует жеребцов, бычков. В колхоз вступили не все, были и единоличники. В соседнем селе жил такой Саша, держал землю, на него люди работали и, видно, кто-то сказал об этом. Так его отправили с сыновьями в ссылку в Нижний Тагил, они оттуда лет через 15-20 вернулись такими специалистами! Фрезеровщики, токаря.
Почти все истории связаны с Ясельдой, которая переводится почти сказочно — «река Богов». Когда вода в ней поднималась, деревня тут же превращалась в семь островов: Грушечки, Островок, Взидена, Сомынне, Дубок, Лэсок, Моглицы. Каждый назывался не просто так, со смыслом. К примеру, на Моглицах хоронили некрещёных детей, там же стоял храм. Константин Муга в деталях помнит, как выглядела церковь:
— Она была деревянная, в 1964 году при советах ее разобрали и построили из нее магазин, тогда не хватало леса. У моего покойного дружка Василя мать была певчей, она нас учила петь рождественские песни. Была такая традиция, когда хлопцы шли в армию, в деревне говорили: «Вэлік дурі ідуць у армію». Те, кто уходил, передавал вертеп младшим. И уже на Рождество несли его по Кудричам, тут же гармонистов было сколько! На каждом хуторе по 10 человек. Пляски до упаду были, с ближайших деревень приходили только потанцевать.
Особое веселье для детей: когда река разливалась осенью и с приходом зимы деревня превращалась в ледяное поле. Доставались коньки, санки и, разогнавшись, можно было с ветерком докатиться до соседней деревни. Но у взрослых наводнения не вызывали такого восторга, особенно если в селе проходили похороны. Кладбище за рекой, если добираться на лодке – чуть более трёх километров.
— Когда вода была небольшая, покойника везли на телеге, когда приходила весна – перевозили на лодке, на ней переплавляли и священника. Рассказывали как-то, одну бабулю весной погрузили на сани, лошадью уже не проедешь, тогда привязали верёвки к саням и так мужики разошлись в разные стороны и тянули по льду, чтобы не провалиться, — говорит Константин Серафимович.
Теперь похоронная процессия проходит иначе: покойника везут по дороге в объезд, это в 32 километра от Кудричей. С сожалением о том, что не записал воспоминания отца и деда, у Константина Серафимовича есть ещё одно – нет фотографий тех лет:
— Приезжали же люди, фотографировали, просил у мамы копейки за снимок, она отвечала: «Німа, на хліб надо, на чобаты. Дзе набрацца?». Я в 10 лет уже ездил с батькой на рыбалку под Городище, это 12 километров по Ясельде, ночью тянули сеть. Приплывем, посидим, поужинаем, салко порежем…
Прощаясь с нами, мужчина советует заглянуть в дом к старосте деревни и заодно увидеть у него во дворе те самые крыши из камыша, которые сделали Кудричи необычной деревней.
«Сколькі малюся, прашу: «Госпадзі, шоб наша дзярэўня шчэ пабыла, шоб не заглохла»»
80-летний Моисей Махновец уже и сам не помнит, когда односельчане попросили стать его старостой Кудричей. Теперь, если какие проблемы на селе, все идут к Моисею Елисеевичу, он же принимает туристов.
— Былі палякі, німцы, з Швейцарыі, Галандзіі, — перечисляет староста.
Что так привлекало иностранцев? Не похожая на других деревня на воде и камышовые крыши на домах и сараях. В те далекие времена не было другого материала, а камыш рос везде. Такое необычное покрытие отлично держит прохладу летом, а зимой под такой крышей тепло.
— У нас запаведная зона, нетронутая прырода, — Ольга Николаевна, жена старосты подсаживается к столу на кухне и тоже начинает вспоминать расцвет деревни. — Хацелі сделаці турыстіческій цэнтр, потом грошай не было, а рэклама ўжо пайшла і давай сюда ездзіць. Дажэ з Ісландыі! На вазу іх каталі, на лодцы па раке. А цяпер усё заглохла.
Во дворе старосты можно увидеть историю своими глазами – два сарая покрыты камышовой крышей. На сегодняшний день это уже достопримечательность. Время взяло своё и постепенно необычные крыши заменили шифером, так Кудричи потеряли свою уникальность.
— На дзярэўні было 2-3 чалавекі, якія маглі рабіць гэту работу. Палажылі камыш, а каб дождж не працікаў, зверху ўкладываюць высокую траву, у нас яе называюць “вышэй” і закрываюць так крышу, — говорит Ольга Махновец. — За гэтаю камышоваю крышаю трэба было ухажваці, а людзі ўжо пастарэлі. Цераз гадоў пяць яе ж трэба папраўляць травой.
— Сколько нужно было времени, чтобы сделать такую крышу?
— Наш дом, можа, тыдзень. Невелякі — за чатары дні.
Себя женщина называет «тубалкай» — местной, здесь родилась и выросла, а муж ее «туболец». В молодости Ольга Николаевна много, где успела побывать: в Минске, в Бресте, на заработках в Украине, Ростовской, Полтавской областях.
— Ездзіла на сезонные работы з 16 год: буракі палолі, вінаград абраблялі. Куды судзьба забрасвала – там і былі. Калхоз у нас быў, але ж штош плацілі ў нас? Таму адязджалі з прыканцы марта і да наября.
— Вы уже замужем были во время этих вахт?
— Каб замужам была, так пакінула бы, — замечает с улыбкой Моисей Елисеевич.
Он из родных Кудричей уезжал только в армию, на три года. Служил в Москве и Подмосковье. И поправляет: ещё учился в Пинске в академии на «тракториста-машиниста широкого профиля и узкого знания». Был в колхозе трактористом, заведующим фермы, бригадиром.
Семье старосты запомнилось, как в одно из самых сильных наводнений еду в Кудричи привёз вертолет. Смог где-то найти место для посадки, так местные не остались голодными. Теперь жизнь в деревне не такая насыщенная: дважды в неделю люди собираются возле автолавки, чтобы купить продукты и обсудить последние новости. И, конечно, вспомнить былые времена.
— Свадзьбы, пака клуба не было, спраўлялі па хатах. Па тры дні гулялі. Дагаварываліся з хазяінам, у якога была вяліка хата, і ён ужо пускаў. Калі мы жаніліся, дык першы дзень быў у Маісея. Селі за сціл, вжэ сваты забіраюцца і ідуць да дзіўкі, а госці – не. Прыйшлі – за стіл селі наш рід (род – Прим.) і рід мужа. Сватоў абавязывалі палатном. На другі дзень ужо увесь рід жаніховы прыязджае да дзеўкі, пасядзяць, выпюць, паспяваюць і шлі на танцы. Потом зноў за сціл (стол – Прим.) ідуць, а як адыходзяць, падаюць пшаняную кашу: «Каша – паследня паша». І ўжо госці зналі, што гэта падём. А на трэці дзень рід дзівчіны ішоў да жаніха, — в подробностях деревенскую традицию описывает Ольга Николаевна.
Она идёт в комнату и приносит единственную черно-белую фотографию её семьи, сделанную 70 лет назад. Из восьми человек на ней в живых осталось только трое.
— Ужо сколькі дзерэўній умэрло і наша памрэ. Сколькі малюся, прашу: «Госпадзі, прадлі жыццё нашым жыцелям, шоб наша дзярэўня шчэ пабыла, шоб не заглохла».
Natatnik
