Мария Васильевна Наумук родилась в деревне Млыны Каменецкого района. В свои 87 лет она и сегодня там. Смотрит с улыбкой в будущее, оглядывается на прошлое. И рассказывает Natatnik некоторые истории из жизни.
Я, малая, смоктала два передних пальца, да так, что они аж тоньше были. Сосок тогда не было!
— Мама рожала меня дома. Митька, брат мой, с 36 года. Я уже помню, как его мама рожала. Меня выгнали с хаты, а возле нас жила мамина сестра. Бачу, понесли сноп соломы: раньше не рожали на постели. Чуть погодя чую, что мама кричит. А мне жалко, что она кричит. Я до дома рвусь, а меня тётка не пускает. И повели уже бабу тую, повитуху. Когда уже Митька родился, повитухе что-то дали с хозяйства. Пожарили, бутылку поставили, она роды приняла, погостила и пошла.
Мария Васильевна отчётливо помнит, каким большим был брат – обещал вырасти крупным и коренастым, в отца Василя.
— Он очень большой родился. Батьковой сорочки не хватало на пелёнки. Тогда купчее никто не брал, и плохие сорочки на пелёнки брали. То у Митьки ноги голые были, на ноги пелёнки не хватало. Маленькую мягкую пелёнку под попу клали и только руки пеленали.
Летом новорождённых брали с собой всюду: на поле, в огород, на болото. Ставили три колышка, верх которых связывали ниткой. От верха вешали люльку с младенцем, в рот ребёнку давали толчёный мак или кусок хлеба, завязанный в марлю. Иногда хлеб посыпали сахаром. Колышки накрывали полотном или покрывалом, чтобы оно спасало от солнца и мух. И шли работать. Некоторые дети сосали не заготовленные матерями сладости, а пальцы:
— Я, малая, смоктала два передних пальца, да так, что они аж тоньше были. Сосок тогда не было! Про меня мама говорила, что я была очень спокойной. На поле, когда ходили, мама говорит Сёмке (старший брат Марии Васильевны – прим.ред.): «Сёмка, иди посмотри, что там Маня делает». Он крутанется, прибежит и говорит: «Маня спит! Пузо голое, а му-у-ух!»
К слову, от этих насекомых не было спасу ни в поле, ни в сарае, ни дома. Днём хозяева завешивали плотной тканью окна, чтобы в хате стало темнее. Открывали двери и большими вениками, сплетёнными из веток, выгоняли рои мух на улицу…
Зимой младенцев держали в сплетённой из лозы люльке, подвешенной посреди большой комнаты. Грязные пелёнки стирали пеплом.
— Воды поставят в чугун, вода закипит, туда попелу насыпят и поставят. Она отстоится, после воду сольют и этим стирали.
Днём пелёнки сушили на улице, но на ночь обязательно брали домой. Считалось, что после захода солнца пелёнки на улицу выносить было нельзя.
Младенцев крестили вскоре после рождения.
— Братьев, сестёр брали за кумовьёв. Родню, в общем. Большинство детей крестили в шесть недель. Садились на коня и ехали в церковь. А на седьмую неделю уже несли ребёнка до ввода.
До пяти-шести лет никто зимой не выходил во двор
Дети росли дома под присмотром не только матерей, но и стариков. Часто ребят нянчили стареющие бабушки и дедушки. Рождался ребёнок, и мама сразу же шла в поле работать.
— Свекровь рассказывала, что у неё сын родился. А её свёкр жил в другой хате с другим сыном. Один раз дал корове рано есть, и приходит до невестки. А она стоит у плиты и есть варит. Он говорит: «Степанина, мне сейчас приснилось, что у тебя вокруг печки кролик беленький бегал». А она отвечает: «То идите посмотрите, какой у меня за печкой кролик». Она ночью родила, а утром уже есть варит. Не то что сейчас! Сразу работали. Грудным молоком накормят утром и вечером, а днём — коровьим молоком свекрухи кормили.
Еда в доме Марии Васильевны, как, впрочем, и в домах других млынавцев, была скромная.
— Всегда рано была на завтрак картошка, борщ или капуста. Кашу делали, перловку — толкли в ступе пшеницу. Варила её мама. Крупы делала з ячменю. Дед Василь ловил рыбу, а она была дорогая! Продадут рыбу и на жниво покупали рис. Его после и в поле брали, нужно ж было есть. Жито мололи и сами пекли хлеб. Дед Василь возил жито на мельницу и менял на подсыпковую муку — и был серый хлеб. Иногда сами муку делали: сушили жито на печи, и в жорнах мололи. Пшеницу сеяли маленький загончик, она плохо родила, кто там её сеять будет, что она так мало родит. Земля для пшеницы плохая. Её берегли. На Пасху уже пекли пирог. Только и было этот белый хлеб. Даже на Рождество не помню, чтобы мама пекла белые булки. На Рождество росчинит пшеничную белую муку, и она поднимается. После мама на столе раскачает тесто, и нарежет ножом, и в чугун. Их смазывает постным маслом, и с чугуном в печь. Вертели мак и посыпали. Мы их очень ждали. Сахаром не сыпали. Был сахар, но очень дорогой и его никто не брал.
Дома жили в тесноте. Хозяйство у родителей Марии Васильевны было, по тем меркам, небольшим.
— Три коровы, тёлка. Гуси, куры, свиньи, овечки. Родители жили скромно, их не раскулачивали, нечего забрать было. Всего 12 гектаров земли, в Олешковичах её покупали. Отбирали уже если 30 га земли, таких считали кулаками, им нужно было брать наёмников.
С небольшим хозяйством и денег было немного. Не хватало средств даже на валенки детям.
— До пяти-шести лет никто зимой не выходил во двор. Целую зиму сидели дома на печи. Босиком не пойдешь на улицу. Валенки можно было делать, они продавались, но на это всё нужны были деньги. И за землю плати, и иголку купи, и фарбу купить нужно было, и нитки. А что было на улице – интересно! Бывало, придёт тётка с церкви. И я прошу её: «Дайте мне свои чоровики на дворе побегать!» И она мне даст свои чоровики. Они были длинные и со шнуровкой. И я их так ухондохою до вечера, что она их за день в порядок не приведёт. А, бывало, выбежим на двор в калошах, когда к Герасиму на збирню шли (своего рода вечорки – прим.ред.). На двор хочется! Вступим в галоши, а потом босиком по льду скользим.
Как-то приехал инспектор и спросил, зачем эту девочку в третьем классе держите
Первый класс Мария Васильевна кончала в польской школе. Во втором классе учили по-украински. Школа находилась в деревне Тростяница, до которой несколько километров от Млынов. Мария Васильевна ходила в школу со своим братом. Ученики разных классов сидели в одной комнате, можно было даже общаться и переговариваться.
— Я очень хорошо училась. Я была в первом классе, а брат во втором. Я во втором — он в третьем. Я быстрее в другом учу, чем он в третьем. Он что не поймет, замешкается, и я ему передам: мы сидели рядом, через проход. А потом учитель это увидел и взял его пересадил на последнюю парту. А было и такое. Как-то приехал инспектор с Каменца и спросил, мол, зачем эту девочку в третьем классе держите. Ей нужно в четвёртый класс. Я и оставила третий класс на Новый год и пошла в Олешковичи – в четвёртый. Экзамен было тяжело сдать, так как многое ещё не проходила. Ох и сложно!
Замуж Мария Васильевна вышла рано.
— С мужем дружили года 1,5. Мы не венчались и свадьбы не было, просто вечер. И платья не было! Что-то баба приготовила, уже и не помню, что. Вечер был в доме родителей, где сейчас живет брат родной. Дарили материал, деньги. И я дарила в ответ сестре мужа, племяннице его. А потом пошли домой, к мужику. Тогда ещё в той хате жил брат его и моя свекровь.
В 19 лет Мария Васильевна родила первую дочь, Тамару. Рожала в больнице, которая находилась в центре сельского совета, в деревне Ратайчицы.
— Схватки начались, мужик взял в колхозе коня и отвёз меня в больницу. С Тамарой лежала в больнице 9 дней. А младший сын и слабый был, а я только 6 дней лежала. Туда с собой ничего не брали, тогда всё давало государство: и халат, и пелёнки. Я на работу вышла не сразу. Воспитывала детей, и была очень слабая пожилая свекровь, за ней смотреть надо было. Муж на работу меня не пускал.
Сейчас Мария Васильевна живёт одна, на зиму уезжая к дочке в Брест. Часто выходит на улицу и сидит на лавочке, глядя куда-то вдаль. Но, завидев проходящего мимо человека, всегда улыбается: «Здравствуй!» – кивает она головой и обязательно спрашивает, как дела.
Первое фото автора, остальные — американской путешественницы Луизы Арнер Бойд, которая в 1930-е годы посетила Полесье.
