О событиях 1941 -1945 гг. в д. Лука Кобринского района я знал с самого детства.
На улице соседями у нас были вернувшийся истощённым и больным из Бухенвальда его узник дед Яким, малолетний узник другого немецкого концлагеря дядя Алёша, ставшие вдовами после получения «похоронок» на мужей баба Ольга и Мелания, фронтовики со многими наградами: дед Петр, дед Николай, дед Иосиф, мой крёстный отец дядя Иван и другие односельчане.
Почти у каждого деревенского хозяина были трофейные немецкие кинжалы для колки свиней на подворье, немецкие футляры к противогазам для хранения гвоздей и прочей мелочёвки, корпуса обезвреженных мин в качестве подставок под корыта для коровьего водопоя. В хозяйстве нашей семьи была пустая трёхлитровая стеклянная немецкая бутылка от вина с резиновой пробкой, которую вырыли в огороде после войны при распашке земли и выпили за победу над Германией. Я помню, как позже там ещё вырыли и ржавые останки немецкого пулемёта с патронной лентой.
Однажды на деревенском пригорке мы раскопали немецкую пулемётную точку с целыми ящиками патронов. Оружие было уже не пригодно для стрельбы, а патроны разошлись по нашим карманам. Потом скрытно мы их кидали в костёр и прятались в вырытом заранее окопе до того, как над нашими головами начинался свист пуль. В лесу недалеко от дома я нашёл медную снарядную гильзу, отполированную до блеска временем. Она долго была моей игрушкой во дворе.
Из соседней деревни Новосёлки на трофейном мотоцикле BMW в магазин приезжал дядя, которого все звали «Пушкин». Мы с интересом разглядывали эту машину, которой ни у кого больше не было.
На месте нашего дома во время войны находилась немецкая врачебная амбулатория с военными лекарями – бельгийцами, которые лечили немцам и местным (за продуктовое вознаграждение) зубы и другие заболевания. А в сарае рядом с домом стояли их санитарные машины.
Однажды зимой, в период оккупации, местные жители не успели в срок собрать и привезти для немцев продовольственный оброк «контингент», (со слов моего деда Ивана – «контыгент»). Тогда немецкий командир приказал вывести и поставить босиком на снег нескольких малолетних детей, среди которых был и мой отец Василий. Перед ними поставили пулемёт и пригрозили расстрелом, если не привезут к установленному сроку этот самый «контыгент». Отец рассказывал, что на морозе они стояли несколько часов. И какова же была их радость, когда они услышали ржание коня, везущего бричку с продуктами из другой деревни. Все дети тогда остались живы.
В 1943 году большинство луковских домов и сараев немцы сожгли после стычки с партизанами в лесах недалеко от деревни. В это же время были вывезены в г. Кобрин и расстреляны вместе с другими деревенскими жителями мой прадед Стратон с родственниками. Братская могила, в которой они похоронены, расположена рядом с дорогой, ведущей из Кобрина в Пинск.
Следует сказать, что в начале войны в самой деревне был оборудован концлагерь для военнопленных РККА, который просуществовал не очень долго. Местные жители, как могли, помогали пленным продуктами – варёным картофелем, свеклой, хлебом, яйцами и луком.
Такой же концлагерь был оборудован на окраине деревни и в 1945 году. Только в этот раз в нём находились немецкие военнопленные. Они под конвоем солдат НКВД копали песок, насыпали его в мешки и по узкоколейке возили для укрепления проложенной в болоте автодороги из Кобрина в Берёзу. Теперь рядом с этой трассой ещё можно заметить карьеры с тех времён, заросшие лесом. В этих же песчаных ямах засыпали песком умерших пленных.
После сожжения жизнь в деревню вернулась только после окончания войны. Люди строили землянки для обитания и потихоньку начали отстраивать нормальные жилые дома и сараи. Я помню только, что в этих землянках позже были погреба для картофеля.
Так возрождались многие селения вокруг. Правда, в некоторые из них люди не вернулись. В начале 80-х годов в паре-тройке километров от нашей деревни отец показал мне в лесу пепелище другой деревни Краснолиски с печными останками, заросшими садами и дворами. В то время была хорошо заметна деревенская улица, на которой зияли пустые места от селянских изб.
Учась в школе, мы ежегодно перед 9 мая ездили в соседнюю деревню наводить порядок на могиле местных жителей, расстрелянных во время войны в расположенном рядом лесу. Разучивали патетические стихотворения и на праздник читали их для ветеранов и родственников расстрелянных селян с импровизированной сцены, установленной прямо в лесу рядом с могилой. После нашего выступления все собравшиеся поминали погибших в войне фронтовыми 100 граммами, закусывали и разъезжались по домам. С каждым годом участников войны становилось всё меньше и меньше, однако, традиция поминовения осталась. Веселья в этот день не помню, а помню только скорбь и слёзы на лицах живых свидетелей того страшного времени.
Сейчас, к сожалению, скорби и слёз почти не заметно, а виден только шумный и разноцветный праздник «победы», совсем не напоминающий о тех ужасах и страданиях, которые пережили люди в годы военного лихолетья.
Николай Колядич, Natatnik
