Геннадий Филиппов рассказал Natatnik, чем отличается музыкальная сцена во Владивостоке и Бресте, почему не любит общаться с журналистами и чего ждать от экспериментального фортепианного концерта группы, который пройдет в городе.
«Будем играть депрессивную музыку — это прикольно»
— Я своё знакомство с группой Menestrely начала с песни «Пресса». Там есть такие слова: «Людям нечего сказать, потому что люди звери». Вы до сих пор так думаете?
— У меня к прессе особое отношения. Постоянно подтверждается, что в прессе есть какой-то косяк. Предположим, начались какие-то военные ситуации в Украине. Я сам из Владивостока, родители там. Говорят: «Вот, в Беларуси, в Бресте танки ездят, по новостям показывают». Я не в курсе, у меня всё нормально. Зачастую пресса делает то, что ей выгодно.
— Но интервью вы всё равно даете.
— Я читаю иногда интересные вещи, после того как журналисты со мной общаются. Думаю: «О, прикольно, откуда это?»
— Они дописывают что-то своё?
— Бывает. Но мы подумали: даже если пишут что-то негативное — ладно. Чёрный пиар тоже пиар.
— Что самое неправдоподобное писали?
— Наверное, о личной жизни. Я не любитель отвечать на вопросы о ней, а её интересно приукрашивать.
— На вашей странице на ask.fm вопрос о личной жизни, кажется, самый популярный. Много поклонниц, которые соревнуются за внимание?
— Я не знаю. Я сейчас отстранен от этого. У меня были отношения, потом был развод. Сейчас я в свободном плавании, никого близко не подпускаю.
— Давайте поговорим о группе. Menestrely родились 12 лет назад. С чего всё начиналось?
— Я окончил музыкальную школу и понял, что мне скучно. Собрал своих же, грубо говоря, дворовых ребят. Барабанщик с музыкальным образованием, хотя он был балалаечником или домбристом, барабаны были далеко не его инструментом. И гитарист, который был с нами в одной тусовке. Первое время играли без басиста.
Начинали с какой-то панкухи, потому что это было модно. К 2007 году пошла эмо-культура, и мы туда вклинились со своими депрессивными текстами. Мы себя никогда не позиционировали как эмо, внешне больше напоминали металлистов. Такие: «Эмори, мы вас не любим, но будем играть депрессивную музыку, потому что это прикольно».
— А чёлки были?
— У меня была, но потом я начал лысеть. У нас у всех были длинные волосы, а сейчас из старого состава все уже с залысинами дядьки.
«Каждый текст — это личные переживания. Наверное»
— Что было дальше? Сейчас Menestrely — это группа или только вы?
— Сейчас, наверное, больше я. Раньше была полноценная группа, состав которой в течение шести-семи лет почти не менялся. Потом я переехал в Брест из-за личных отношений, любовь-морковь-помидоры. Глупости то есть. Первое время вообще не думал, что будет группа. Но мои знакомые спрашивали, почему я не играю. Я написал здесь песню «Больно» и ей проложил дорогу. Пришлось набирать новый состав — людей, которые были неравнодушны к творчеству. С ними легко было найти общий язык.
— Менестрель — это средневековый поэт-музыкант, а ваш образ кажется достаточно современным. Что в группе есть от средневековых менестрелей?
— Название? Мы, когда начинали, экспериментировали с названиями, выдумывали какие-то непонятные фразы, чтобы быть интересными. Потом нам попалось это слово. Да, мы знали значение. Решили написать его по-своему. Так и закрепилось.
— Лирический герой, который действует в ваших в стихах, сильно на вас похож или совсем другой?
— Сложный вопрос! Отчасти это целиком и полностью я. Но это такая часть, которая живёт отдельно, я с ней не встречаюсь. Само собой, каждый текст — это личные переживания. Наверное.
— Наверное?
— Да, это важное слово. Когда я пишу, есть какое-то эмоциональное состояние, мысли, которые где-то давят, где-то расслабляют, и в итоге получается текст. Он всегда депрессивный. Я пытался писать позитив, но не вышло. 2007-й тянется за мной.
Хотя, несмотря на то что в тексте много депрессии, я не пропагандирую, как раньше было в эмокоре, суицид. Мне хочется, чтобы у людей всё было позитивно. На некоторых концертах после песни «На рассвете» — она у нас самая депрессивная, самая апатичная, я говорю: «Ребята, чтобы вы так не жили. Это сюжет песни, вам это не надо».
— А по жизни вы позитивный человек?
— Да, я стараюсь ко всему относиться с юмором. Депрессуха на сцене — это, наверное, то, что я не могу выплеснуть в жизни. И все равно, сколько я не наблюдал за фанатами в зале, им весело. Они отрываются, поют «Я здесь не нужен уже никому» (строчка из песни «На рассвете» — прим. авт.) и радуются жизни.
«Раньше мы могли немного позвездить»
— Акустические концерты другие по настроению?
— У нас не было таких акустических концертов, где мы убирали стулья в зале. В основном люди просто сидят, отдыхают. Но, думаю, если дать им возможность отрываться, они будут. Мне очень нравится выступать в Бресте из-за приёма.
— Говорят, в Бресте концерты проходят уныло.
— Мне нравится моя публика здесь. Она относительно активна и заряжает. Иногда приезжаешь в другой город, куда тебя позвали целенаправленно, оплатили полностью райдер, в клубе куча людей — и все они «мёртвые». Ну ладно, хоть бесплатно порепетировали.
— Был концерт, который запомнился больше всего?
— Так они все у меня на одном дыхании проходят. В любом концерте есть положительные и отрицательные моменты. Мы были месяца полтора-два назад в Солигорске, в небольшом пабе играли акустику. Что мне понравилось больше всего — это беспрекословное соблюдение райдера.
— А в райдере что написано?
— Это наши требования как музыкантов. Если раньше мы могли немного позвездить и сказать, что нам нужны «Хеннесси» в гримерке и пара мулаток на сцене — это шутка, не надо мулаток — сейчас условия просты. Нам нужны полностью оплаченная дорога, если концерт не в Бресте, питание, проживание. И не факт, что мы возьмём гонорар. Ситуация в Беларуси сейчас такая, что прямо говорят: «Вы приезжайте, но денег нет». Где-то мы получаем 50% со входа, но такого прям гонорара уже года два нет.
— С чем это связано?
— Наверное, с тем, что у людей нет денег. Мне кажется, если бы были финансы, люди регулярно посещали заведения, то им не было бы жалко денег на какие-то мероприятия.
«Расслабляться нельзя. Рвите задницы»
— Отличается ли музыкальная сцена во Владивостоке и Бресте?
— Владивосток — большой город, там много команд, интересных и не очень. Много заведений, где молодые музыканты могут себя попробовать. Гораздо больше репетиционных студий и студий звукозаписи. Но спустя какое-то время новые группы становятся неактуальными. Надо вам — выступайте, придут трое ваших друзей.
Брест в музыкальном плане мёртвый город. Когда ты делаешь что-то новое и выходишь на сцену, люди смотрят, потому что больше им посмотреть не на что. Но мне здесь нравится, потому что есть площадка для развития музыкантов.
— А когда публика готова слушать что угодно, это не расслабляет?
— У нас есть принцип — мы работаем на качество. Поэтому, даже если в зале два человека, мы отработаем качественно, чтобы в следующий раз нам сказали: «Приезжайте ещё». Расслабляться нельзя. Я своим ученикам (Геннадий — преподаватель игры на гитаре — прим. авт.) говорю, как бы грубо это не звучало: рвите задницы. А в этой стране — тем более, дважды, трижды.
— В ближайшем будущем вы планируете дать фортепианный концерт. Что это будет?
— Хотелось бы передать, как модно сейчас говорить, ламповую атмосферу. Хочется сделать просто лайтовый концерт, желательно с роялем, а не фортепиано. Будут задействованы два музыканта: пианист и я. Сыграем старые песни в новых аранжировках и немного нового материала. У нас есть песня «Враг в отражении», написанная изначально на клавишах. Наверное, весь концерт будет в том же стиле, что и она. Если позволит заведение, в котором будем выступать, я бы так и назвал программу: «Враг в отражении». Просто хочется поэкспериментировать.
Фото: Вадим Якубёнок
